НАЧАЛО

4

Примечание

Цель этого исследования состоит преимущественно в том, чтобы дать пример метода, на который нам дали право наши предшествующие доказательства, причем устраняется необоснованное опасение, будто всякое объяснение великого устройства мира из всеобщих законов природы открывает для нечестивых врагов религии возможность проникнуть в ее твердыни. По моему личному мнению приведенная гипотеза имеет за себя во всяком случае достаточно оснований в пользу того, чтобы людей с широкими взглядами побудить к более детальной проверке представленного в ней плана, являющегося лишь грубым очерком. Моя цель, поскольку она касается настоящего сочинения, была бы достигнута, если бы исследователи мироздания, подготовленные к признанию правильности и порядка в мире,—насколько они могут вытекать из всеобщих законов природы,—открыли в решении своих проблем широкий простор единственно только для естественной философии и получили импульс к тому, чтобы наш способ объяснения или другой подобный ему рассматривать как возможный и вполне согласующийся с познанием мудрого бога.

И было бы, конечно, вполне достойным истинно философских стремлений, если бы “вихри”—это любимое орудие стать многих систем—были отодвинуты за пределы сферы природы в мильтоновскую промежуточную область пустых измышлений (Limbus der Eitelkeit) и чтобы в то же время надлежащим образом было исследовано, не может ли природа и сама, без измышления каких-либо особых сил, дать нам в руки нечто такое, чем можно было бы объяснить всецело в одну только сторону направленное центробежное движение планет, так как другая сфера их движений дана уже центральными силами в тяготении, служащем постоянной связью всей природы. По крайней мере намеченный нами план нисколько не отклоняется от правила единства; ибо даже и только что упомянутая центробежная сила выводится как следствие из тяготения, как это и естественно в отношении случайных движений, ибо эти последние должны быть выводимы в качестве следствий из сил, присущих материи также и в состоянии покоя.

Замечу кроме того, что атомистическая система Демокрита и Эпикура, несмотря на сходство ее по первому впечатлению с нашей гипотезой, все же имеет совершенно иное сравнительно с ней отношение к заключению о виновнике мира. Там движение было вечным и не имело никакого виновника, а столкновение тел, богатый источник столь многообразного порядка, было чем-то непредвиденным и случайным, для чего нигде нельзя было найти никакого основания. Здесь познанный и истинный закон природы согласно весьма ясному по своему, смыслу предположению с необходимостью приводит к порядку, и так как мы имеем здесь дело с определенным основанием в пользу признания сообразности правилам и чему-то такому, что удерживает природу в рамках внутренней согласованности и красоты, то в силу этого мы естественно склоняемся к принятию некоторого основания, из которого может быть понята необходимость отношения к совершенству.

Но чтобы еще и при помощи другого примера сделать понятным, каким образом действие тяготения соединением рассеянных, элементов с необходимостью определяется к тому, чтобы породить правильность и красоту,—для этого я хочу прибавить здесь объяснение механического способа образования кольца Сатурна, которое, как мне кажется, обладает такой степенью вероятности, какой только вообще можно ожидать от гипотезы. Пусть со мной согласятся только в том, что Сатурн в первый мировой период был окружен атмосферой, подобной той, которую мы наблюдаем на различных кометах, не слишком близко приближающихся к Солнцу и не имеющих хвоста, что частицы атмосферы этой планеты (за которой мы признаем вращение вокруг оси) поднялись кверху и что впоследствии эти испарения, потому ли, что планета охладилась или в силу каких-либо других причин, снова начали на нее опускаться,—пусть только это будет допущено, и тогда все остальное последует с механической правильностью. Ибо в силу того, что все частицы, начиная от точки поверхности, где они . поднялись, должны иметь скорость, равную скорости их в этом месте, чтобы двигаться вокруг планетной оси,—в силу этого центробежного движения все они должны были стремиться к тому, чтобы сообразно правилам центральных сил свободно описывать свои круги вокруг Сатурна *. Но все частицы, не обладающие той степенью скорости, которая посредством центробежной силы уравновешивала бы притяжение этих частиц на той высоте, на которой они движутся, должны неизбежно толкать одна другую и тем замедлять общее движение всех частиц до тех пор, пока останутся лишь те частицы, которые в своем движении вокруг Сатурна могут совершать свои обращения в свободном круговом движении по законам действия центральных сил, все же остальные должны мало-помалу упасть обратно на его поверхность. Однако все эти круговые движения необходимо должны пересекать продолженную плоскость экватора Сатурна, что известно всякому, кто знаком с законами действия центральных сил; следовательно, вокруг Сатурна будут в конце концов скопляться и все остальные частицы

его прежней атмосферы, образуя плоскость круга, занимающую собой продолженный экватор этой планеты, причем внешний край этой плоскости в силу причины, определявшей и для комет границу их атмосферы, оказывается и здесь также обрезанным. Эта промежуточная полоса (Limbus) свободно движущегося мирового вещества необходимо должна образовать кольцо или, точнее, все упомянутые движения частиц не могут принять форму никакой иной фигуры, кроме как фигуры кольца. Ибо в силу того, что все они могут получать свою скорость для кругового движения только от тех точек поверхности Сатурна, откуда они в своем движении поднялись,—наибольшей быстротой движения должны обладать те частицы, которые поднялись от его экватора. Но так как среди всех расстояний от его центра есть только одно, где эта скорость как раз такова, чтобы вызвать движение по кругу, и на любом меньшем расстоянии она для этого является слишком слабой, то в этой промежуточной полосе из центра Сатурна можно провести круговую линию, в границах которой все частицы должны падать вниз, на поверхность этой планеты, все же остальные частицы между этим мыслимым кругом и кругом внешнего края планеты (следовательно, частицы, содержащиеся в некотором кольцеобразном пространстве), будут, свободно носясь в пространстве, двигаться вокруг планеты Сатурн по кругам.

В соответствии с таким разрешением вопроса можно притги к следствиям, согласно которым время обращения Сатурна вокруг своей оси оказывается вполне определенным и притом с такой степенью вероятности, какую только можно признать за этими основаниями, определяющими означенное время. Ибо в силу того, что частицы внутреннего края имеют как раз ту, же скорость, какую имеет и любая точка экватора Сатурна,—а эта скорость имеет кроме того степень, требуемую по законам тяготения для кругового движения,—из отношения расстояния какого-либо из спутников Сатурна к расстоянию внутреннего края кольца от центра планеты, и равным образом из данного времени обращения спутников, можно будет определить время обращения частиц в пределах внутреннего края, а из этого времени и отношений наименьшего диаметра кольца к диаметру планеты—ее обращение вокруг оси. И соответственно этому вычисление действительно и показывает, что Сатурн должен приблизительно в 5 часов 40 минут обращаться вокруг своей оси, что, если принять при этом во внимание аналогию с другими планетами, хорошо согласуется, поводимому, с временем их обращения вокруг своих осей.

(Гия, останется, как мне кажется, достаточно надежным, а именно: если такая атмосфера вокруг Сатурна действительно существовала, тогда механическое образование свободно движущегося кольца должно быть необходимым следствием этого допущения, и поэтому природа, предоставленная всеобщим законам, сама в своем развитии стремится от состояния хаоса перейти к устройству сообразно правилам.

ВОСЬМОЕ РАССМОТРЕНИЕ

О БОЖЕСТВЕННОМ ВСЕДОВЛЕНИИ (ALIGENUGSAMKEIT)

Совокупность всех этих рассмотрений приводит нас к понятию высшего существа, которое объемлет в себе все, что только можно себе помыслить, если только люди, сотворенные из праха, осмелятся бросить испытующие взоры за покрывало, скрывающее от наших земных глаз тайны того, что не может быть исследовано. Бог всецело довлеет себе. Все, что есть, будь то возможное или действительное, есть нечто лишь постольку, поскольку оно дано через него. На человеческом языке бесконечное должно было бы сказать так: я существую от вечности к вечности, помимо пеня нет ничего, а все, что есть, только через меня есть нечто. Эта мысль, возвышеннейшая среди всех, до сих пор оставалась еще весьма мало использованной и по большей части даже совсем незатронутой. То, что в возможностях вещей раскрывается в превосходных планах, как относящееся к совершенству и красоте, рассматривалось как необходимый сам по себе предмет божественной мудрости, но не как непосредственное следствие этого непостижимого существа. Зависимость других вещей мира ограничили простым существованием их и вследствие этого отрицали большое участие высшей природы как основы столь многих совершенств, приписывая их какой-то непонятной вечной бессмыслице.

Плодотворность одной единственной основы в отношении ко многим следствиям, возможность согласования и слаженности природы вещей согласно всеобщим законам и без частого противоборства их друг другу в некотором, все регулирующем плане—все эти условия должны быть сперва открыты в возможностях самих вещей, и только после этого божественная мудрость может стать деятельной в их выборе. Какие границы могли бы быть поставлены для независимого существа, исходя из чуждого ему основания, если бы даже эти возможности не были в нем обоснованы. И какой непонятной случайностью был бы тот факт, что в этой сфере возможности, без предположения чего-либо существующего, открывается единство и плодотворная согласованность, вследствие которых обладающее высшими степенями могущества и мудрости существо, если сравнить помянутые внешние отношения с его внутренней способностью, сознает себя в силах осуществить великое совейшенство. Конечно, такое представление никогда не передаст первоисточник добра без всякого ущерба в руки одного единственного существа. Когда Гюйгенс изобрел часы с маятником, го, думая об этом, он никогда не мог представить себе в них этой равномерности движения маятника вполне точной; и только природа циклоиды, делающей возможным то, что малые и большие дуги в свободном падении тела описываются в ней в одинаковое время, могла помочь ему изготовить такие часы. То, что из простого основания тяжести оказался хотя бы даже только возможным столь большой комплекс прекрасных следствий,—этот факт, если бы он не зависел от того, кто своим действительным творчеством вызвал к существованию всю эту связь, сузил бы, очевидно, и ограничил участие творца в прекрасном единстве и великом объеме того многообразного порядка, который покоится на одном единственном основании.

Изумление по поводу следования некоторого действия из некоторой причины прекращается, как скоро я ясно и легко пойму достаточность причины для этого действ™. В этам смысле уже не может более иметь места никакое изумление, если я, например, механическое устройство человеческого тела или какого-либо другого искусственного распорядка стану рассматривать как произведение всемогущего существа и буду обращать внимание лишь на действительность. Ибо можно легко и ясно понять, что тот, кто все таким образом может совершить, в состоянии будет произвести и такую машину, если она вообще возможна. Однако и тогда все-таки останется еще некоторое изумление, как бы мы все вышесказанное ни использовали для более легкого понимания. Ибо изумительно уже одно то, что вообще возможно было нечто подобное животному телу. И если бы я даже был в состоянии понять в совершенстве все пружины и провода, все нервные сосуды *², все рычаги и все механическое устройство тела, то все равно осталось бы изумление по поводу тоге, как это возможно, что столь разнообразные функции соединяются в одном устройстве, операции, приспособленные к одной цели, так хорошо сочетаются с операциями, посредством которых достигается другая -цель, как кроме того одно и то же соединение служит еще и к тому, чтобы всю машину поддерживать в целости, а также исправлять последствия случайных повреждений, и как это было возможно, что человек мог представлять собой столь тонкую ткань и, несмотря на столь большое количество оснований для гибели, все-таки продолжать существовать столь долгое время. И, наконец, даже тогда, когда я научился понимать, что столь большое единство и гармония возможны потому, что есть некоторое существо, которое наряду с основаниями действительности содержит в себе также и основания всякой возможности, то и это все еще не устраняет основания для изумления. Ибо хотя посредством аналогии с тем, что осуществляют люди, и можно составить себе известное понятие о том, каким образом некоторое существо могло бы быть причиной чего-либо действительного, но таким образом никак нельзя было бы понять, как это существо могло бы содержать в себе основание внутренней возможности других вещей, и кажется, что эта мысль и вообще возносится слишком высоко для того, чтобы до нее могло подняться сотворенное существо. Это высокое понятие божественной природы, если мы будем мыслить таковую по признаку ее вседовления (Allgenugsamkeit), может даже служить вспомогательным средством в суждении о свойствах возможных вещей, где непосредственно у нас нет оснований для решения, чтобы, исходя из нее, как из некоторого основания, заключать к возможности других вещей как к следствию из нее. Вопрос состоит в том, не существует ли среди всех возможных миров известное повышение без конца по степеням совершенства, ибо невозможен никакой естественный порядок, над которым нельзя было бы мыслить некоторого другого, еще более совершенного порядка; далее, если бы я даже допустил здесь некоторую наивысшую ступень, то не были ли бы тогда по крайней мере те различные миры, над которыми уже нет никакого их превосходящего мира, совершенно равными друг другу по своему совершенству? В такого рода вопросах трудно и, быть может, даже невозможно решать что-либо, исходя из рассмотрения одних только возможных вещей. Однако если я обе задачи рассмотрю в связи с божественным существом и познаю тот факт, что преимущество в выборе одного мира перед другим, независимо от преимущества в суждении того именно существа, которое выбирает, или даже вопреки этому суждению, является известным недостатком в согласовании различных деятельностей этого существа и показывает различив в его деятельности без соответствующего различия в основаниях, следовательно, доказывает некоторое неустройство в совершеннейшем существе,—то из этого я заключу с большей убежденностью, что все приведенные случаи вымышлены и должны считаться невозможными. Ибо после всех подготовительных соображений, которые были приведены выше, для меня ясно, что у нас гораздо меньше оснований от предположенных только возможностей, которые к тому же никогда в достаточной мере нельзя подтвердить, заключать к необходимому поведению совершеннейшего существа (каковое поведение обладает такими свойствами, что, повидимому, ограничивает в нем понятие величайшей гармонии), чем из познанной гармонии, в которой возможности вещей должны стоять к божественной природе, т. е. от того, что познается как наиболее подобающее этому существу,—заключать к возможности. Поэтому я буду предполагать, что в возможностях всех миров не может заключаться никаких таких отношений, которые содержали бы в себе основание для затруднения разумного выбора со стороны высшего существа; ибо именно это высшее существо содержит в себе последнее основание всякой такой возможности, в которой, следовательно, никогда не может быть открыто чего-либо другого кроме того, что находится в гармонии с ее первоисточником.

Да и кроме того, это расширенное за пределы всего возможного и действительного понятие о божественном вседовлении представляет собой гораздо более правильное выражение, для того чтобы обозначать величайшее совершенство этого существа, чем понятие о бесконечном, которым обыкновенно пользуются. Ибо, как бы ни истолковывали это понятие, оно все же по своему подлинному значению имеет очевидным образом математический характер. Оно означает отношение одной величины к некоторой другой, как к мере, каковое отношение есть нечто большее, чем всякое число. Поэтому по подлинному смыслу слова божественное познание должно было бы называться бесконечным, поскольку оно, по сравнению его с каким-либо другим познанием, выдающим себя за таковое, стоит к нему в таком отношении, которое превосходит всякое возможное число. Если поэтому такое сравнение делает божественные определения однородными с определениями сотворенных вещей, чего на самом деле конечно утверждать нельзя, и кроме того не делает понятным именно того, чего хотят посредством него достигнуть, т. е. неизменное обладание всем совершенством, то в выражении вседовления, напротив, содержится объединенным все, что только вообще можно при этом мыслить. И тем не менее обозначение величественного совершенства божественного существа термином бесконечность прекрасно и имеет, собственно говоря, эстетический характер. Распространение значения понятия о бесконечном за пределы всякого понятия о числе волнует душу и, приводя ее в смущение, повергает ее в состояние изумления. То выражение, которое мы предлагаем, напротив, соответствует в большей мере требованиям логической правильности..